Бились стихи в темноте кадыка
02.12.2015
Михаил Кривошеев
Михаил Кривошеев родился в 1985 году в Сибае. Поэт, кандидат биологических наук, специалист по орхидеям. В 2015 году в издательстве «Китап» вышла книга его стихотворений «Уфимский полуостров».
Тарпан
Лети-лети, мой Акбузат,
беги по глади,
озерной глади на закат,
всех жизней ради.
Беги быстрее тьмы и стрел,
в ковыльной степи,
по острым граням злых камней –
копыта стерпят.
Беги к хребтам Ирендыка,
к долине нашей,
где солнце окровит бока
той красной яшмы,
что зародилась из твоей
соленой крови,
ведь в превращении камней
виновны кони.
Виновны стаи лошадей
в существовании
всех звезд, которые в воде
горят веками.
Лети-лети, мой Акбузат,
беги по глади,
озерной глади на закат,
всех жизней ради.
Книги
(хозяйке квартиры в доме на перекрестке Карла Маркса и Фрунзе)
В небе кружат самолеты,
путь свой вихрястый вьют.
Сигма моя и йота,
облачный атлас вьюг.
Вылезет из-под снега
радостная трава.
Дельта моя омега,
звездный советский вальс.
Азъ ты моя и ижа.
Ведает только тот,
кто, не читая книжек,
книжным червем растет.
В небе сияет Вега.
Детские сны проходят.
Альфа моя, омега.
Тайная моя Родина.
* * *
Поздним вечером за окном загораются блики
последним дождем октября.
Осень. Осень бьется над чем то великим,
над чем-то значительнее себя.
Осень работает над вселенским потопом,
склонившись над городом, как над столом поэт,
двухтысячелетний свой заключая опыт
в каплях воды, заключающих свет
фонарей, отражающихся в асфальтовых реках,
несущих прохожих, несущих домой еду,
матерей заключающих в себе человеков,
всех людей – обладателей влажных душ.
Поздним вечером в тумане играют блики
всех прошедших и будущих октябрей.
В этом месяце каждый склонился над чем-то великим,
под зонтом, капюшоном – к темноте замерзающих рек.
Хармс
Я родился в камыше. Как мышь.
Над водою, где живет карась.
И поплыл я по реке в Париж,
ибо там мышам спокойней спать...
Вот плыву я по воде, а рак,
под водою клешни распазив,
говорит, что человек дурак,
что он первый в мире паразит.
Говорю ему я "Рак, постой,
разве тот, кто ест гнилье на дне,
разве тот, кто прет вперед хвостом
может плохо думать обо мне?"
Говорю ему "Плывем в Париж,
сколько можно в этом камыше?"
Рак, гнилую доедая мышь,
Отвечает "Я живу в Шакше".
* * *
Где мои драконы?
Где мои облака?
Путь в остролистных кронах
вечного молока.
Млечная вечность пыльная,
стрижик из детских рук,
впервые расправив крылья,
прощальный рисует круг.
Тянется во все стороны
замкнутая строка.
Где, черт возьми, драконы?
Ветер рвет облака.
То ли то птичий щебет,
то ли качели скрип.
В летнем дождливом небе
влажно звезда горит.
Мальчик несет в бидоне
свежее молоко.
Ночью глаза драконьи
смотрят из облаков.
* * *
Иди-бреди, чтоб не найти себя,
пиши стихи, внимай Господней воле,
про лунных лошадей, кормящих жеребят
на Марсовом безлюдном поле.
Про тайных птиц, невидимых в листве.
Про злых драконов, что сидят на крышах.
Иди-броди в безоблачный свой век
пиши, но так, что бы ни кто не слышал.
* * *
Уезжаю и нечего вернуть
Этому городу, где всегда ветра.
И вдыхает хилая моя грудь
Дымный дух незнакомых стран...
Хотя чего тут фантазировать, врать –
Дальше Казахстана ни разу не был.
Плачет без меня вечерами мать,
Расцветает по весне без меня верба.
А я стою над белой ледяной речкой,
Кормлю воробьев да синиц с руки.
Расправляю узкие свои плечи
На берегу реки.
Растворюсь в плацкарте, стану просто жителем
Одного поезда на одни сутки.
Будто мы актеры тут, а на перроне зрители,
Будто безнадежно тяжелы сумки.
* * *
По сугробам, через ухабы,
Растворяясь в недобрых вихрях,
Уходили от меня бабы,
Уходили от меня тихо.
За окном проползали звезды,
У окна расползался я,
Пропитав никотином воздух
одноместного бытия.
А когда из потемок нечисть
появилась за окном,
Бабы к небу подняли свечи
И тихонько вернулись в дом.
* * *
Больше не будет дым папиросный
Вить кружева в моем маленьком склепе
Черные шторы и мокрые простыни
Разве другой это все перетерпит
Разве не я рисовал на обоях
Южные склоны Ирендыка
Разве не здесь словно воды прибоя
Бились стихи в темноте кадыка
Разве не ты приходила застенчиво
Тихо садилась у ног моих
Окна зашторены простынь застелена
И недоделан стих
Здесь если руки расправить крыльями
Крылья твои упираются в стены
Мы будем мертвыми мы будем сильными
Мы будем темной прибрежной пеной
Бейся не бейся о пол бетонный
Разве не здесь ты снимал белье
С тех иностранок тебя не помнящих
Не знающих имя твое
Ты открывал им миры другие
Размером в пять с половиной метров
Но разве могли они нагие
Воспринимать инородные ветры
Но разве могли они напившись
В дымном чаду полюбить комнатенку
Где жил и умер какой то миша
К груди прижимая чужого котенка
* * *
это небо тихой сапой
проползает над деревьями
и сосна мохнатой лапой
будто управляет временем
словно исправляет стрелки
всех полуденных часов
поднимают взгляды белки
из твороженных лесов
там метровая сосенка
ищет солнечный рассвет
и сова зовет совенка
много много много лет
там тряхнет усталый боженька
белоснежной бородой
и среди лесов твороженных
зазмеится козодой
дремлет дремлик на поляне
под пушистою сосной
тихой сапой время тянет
жизнь-котомку за спиной
* * *
в довесок снам сомнительный сюжет
с изгиба губ слюна сползает на пол
в крови манжет и чья-то кровь на лапах
пускай не все что перетерто сном
перебивает запах мокрой шерсти
тень за окном разбитое окно
вот суть вчерашних этих происшествий
в почтовом ящике свернулся почтальон
вахтер на вахте служит турникету
и только ты один на миллион
по комнате слоняешься раздетый
солдат уснет в темнеющей траве
создаст электрик перспективу молний
исхода нет за веком тянут век
по небосводу гаснущие кони
в довесок снам сто граммов коньяка
шершавым языком молчит округа
в углу храпит убитая подруга
и чья-то кровь не на твоих руках
* * *
старайся жить по памяти отцов
не воровать тик-так из магазина
не надевать дырявую резину
на бледное прыщавое лицо
пытайся жить не безнадежно трезвым
не безнадежно ненавидя сигареты
вой по утру на прошлые рассветы
ласкающие глаз потоком лезвий
учись так жить как может невозможно
пускай беспечно поезд под откос
в дыму друзей в лоскутьях папирос
молись "о пресвятая матерь божья"
старайся петь не попадая в ритм
на табуретке стоя чуть дыша
предчувствуя как к потолку душа
поднимется без рифмы и молитвы
* * *
ногтями о ржавый металл скребется ветер
листья летят на восход там теплее
квартирой выше квартирой ниже смеются дети
и кто-то ходит по коридору в твоем личном теле
кто-то одел твое тело шкурой наружу
вытряс все лишнее из него в прихожей
где ты себя опосля обнаружил
со злой перекошенной мертвой рожей
кое-как дополз до ночной кровати
еле забрался в нее как медведь в берлогу
еле уткнулся в сон но вдруг слышишь сзади
кто-то за дверью молится какому-то богу
слух свой израненный на пределе страха
ты напрягаешь но не понять ни слова
еле ворочающимся языком думаешь ах ах
крестишься и засыпаешь снова
а утром на вешалке висит знакомое тело
а утром о подоконник скребется ветер
и как бы все это не осточертело
квартирой выше квартирой ниже смеются дети
* * *
Сполоснуть вчерашнюю кружку
так не охота ползти наружу
за окошком снежинки кружат
собери их себе на ужин
Растворимое кофе в банке
там пол ложки еще осталось
и вздохнет лупоглазый ангел:
вот и старость
Вот и старость и ночь ты прожил
так как должно прожить поэту
но бренчит в полумраке ложка
и не так уж темно поэтому
С кружкой кофе иду к балкону
снег уже при мне не растает
кружку кофе к груди как икону
прижимаю
В полуяви и в полудреме
с каждым годом все меньше перьев
скоро будет мне новый домик
с заколоченной намертво дверью.
* * *
Трезв еще! Раздвиньте стены,
мне так необъяснимы их пути.
Закройте рты – все мысли ваши тленны,
все рифмы ваши мне... не превзойти...
Пишу во тьме, ломая все фаланги,
ломая свой рифмованный мирок.
Пятнадцать строк – мне сердобольный ангел
так напевал: пиши в пятнадцать строк!
Я пьян еще и птиц тот белокрылый
меня ведет известную тропой,
своей небесной хромоногой лирой.
Сомкните стены. Голос его тверже,
он говорит: ведь ты поэт, ты пой,
а протрезвеешь помаленьку позже,
(за той пятнадцатой, несказанной строкой).
Подборку подготовил Алексей Кривошеев
Journal information